Как же мир допустить такое смог,слышишь?Нету Бога,ведь он не помог,знаешь?Этих слез в мире ничто не стоит,помнишь?А могилу на пепелище видишь?
Я был во сне, когда пришли судить.
Остановились, капюшоны сняли.
Неумолимости суровой нить,
Мне руки спутала, меня распяли.
Их было много, всех не сосчитать:
Свои, чужие-встав стеной законной...
Чуть в стороне чернела тенью мать,
Сравнимая с поблекшею иконой.
Слух резал треск чадящих вонью свеч,
От ужаса заныло под лопаткой,
Как буд-то псов спустили, чтоб стеречь,
И псы мне в ляжки впились мертвой хваткой.
Молчали. Только ветер за спиной.
Дед наконец промолвил, отвернувшись:
"Так вот ты кто!Так вот ты есть какой!"
И замолчал, растерянно запнувшись.
Но взвыла тетка:"О какой позор!"
И своды эхом глухо подтвердили:
Отец изрек(в глазах сквозил укор):
"Зачем тебя, мы с матерью родили?!"
Учитель прогнусавил, сняв очки:
"Мы этому-ль тебя учили в школе?"
А друг, скосив презрительно зрачки,
Мне предложил:"повесился бы, что-ли... "
Вздохнула бабка:"Внучек, чтож с тобой?
Из всех внучат ты самый был любимый, "
А брат, с насмешкой бросил:"Голубой!"
Как между глаз, картечною дробиной.
"Несчастный п...!Грязный сосунок!"
Слилось во вне, много-голосым воем,
Затмивше материнское:"Сы-но-ок"
Я был один, я был средь них изгоем.
И я вскричал:"Послушайте же, вы!"
Но крик мой в общем гаме задохнулся.
И разрывая плотью ужас тьмы,
Я не успел ответить, я... проснулся.
Я не успел ответить, я проснулся,
Но пробужденье было хуже сна:
В глухих толчках отчаянного пульса,
Свело виски и вымокла спина.
О люди!Как до вас мне докричаться?
Чужая жизнь вам счастья не дает.
Привыкшая в чужом белье копаться,
В любую щель, молва свой нос сует.
Я голубой-смотрите мне не стыдно!
Мне естество свое не поломать.
Но какже горько, больно и обидно,
Вряду судей найти отца и мать.
Я голубой.Хоть в черный цвет закрасте,
Я все равно останусь голубым,
И в этом мое счастье и несчастье,
И мне во век не быть уже другим.
Вам не понять моих томлений странных.
У вашей правды под ногтями грязь.
Иль в вашем мире нет уже изьянов,
И в ваших душах нечисть извелась?!
Вы будете носить свои одежды,
И жрать молву под соусом любым,
А я живу и буду жить, как прежде,
И всем назло останусь голубым.
Остановились, капюшоны сняли.
Неумолимости суровой нить,
Мне руки спутала, меня распяли.
Их было много, всех не сосчитать:
Свои, чужие-встав стеной законной...
Чуть в стороне чернела тенью мать,
Сравнимая с поблекшею иконой.
Слух резал треск чадящих вонью свеч,
От ужаса заныло под лопаткой,
Как буд-то псов спустили, чтоб стеречь,
И псы мне в ляжки впились мертвой хваткой.
Молчали. Только ветер за спиной.
Дед наконец промолвил, отвернувшись:
"Так вот ты кто!Так вот ты есть какой!"
И замолчал, растерянно запнувшись.
Но взвыла тетка:"О какой позор!"
И своды эхом глухо подтвердили:
Отец изрек(в глазах сквозил укор):
"Зачем тебя, мы с матерью родили?!"
Учитель прогнусавил, сняв очки:
"Мы этому-ль тебя учили в школе?"
А друг, скосив презрительно зрачки,
Мне предложил:"повесился бы, что-ли... "
Вздохнула бабка:"Внучек, чтож с тобой?
Из всех внучат ты самый был любимый, "
А брат, с насмешкой бросил:"Голубой!"
Как между глаз, картечною дробиной.
"Несчастный п...!Грязный сосунок!"
Слилось во вне, много-голосым воем,
Затмивше материнское:"Сы-но-ок"
Я был один, я был средь них изгоем.
И я вскричал:"Послушайте же, вы!"
Но крик мой в общем гаме задохнулся.
И разрывая плотью ужас тьмы,
Я не успел ответить, я... проснулся.
Я не успел ответить, я проснулся,
Но пробужденье было хуже сна:
В глухих толчках отчаянного пульса,
Свело виски и вымокла спина.
О люди!Как до вас мне докричаться?
Чужая жизнь вам счастья не дает.
Привыкшая в чужом белье копаться,
В любую щель, молва свой нос сует.
Я голубой-смотрите мне не стыдно!
Мне естество свое не поломать.
Но какже горько, больно и обидно,
Вряду судей найти отца и мать.
Я голубой.Хоть в черный цвет закрасте,
Я все равно останусь голубым,
И в этом мое счастье и несчастье,
И мне во век не быть уже другим.
Вам не понять моих томлений странных.
У вашей правды под ногтями грязь.
Иль в вашем мире нет уже изьянов,
И в ваших душах нечисть извелась?!
Вы будете носить свои одежды,
И жрать молву под соусом любым,
А я живу и буду жить, как прежде,
И всем назло останусь голубым.